Роберт Говард - За Черной рекой [= По ту сторону Черной реки]
— Но пикты разделены на кланы, — возразил Бальфус, — и никогда не объединятся. А каждый клан в отдельности мы легко разобьем.
— Даже три или четыре вместе, — согласился гигант. — Но когда-нибудь найдется человек, способный объединить тридцать-сорок кланов, как это случилось у киммерийцев много лет назад, когда гундерцы попробовали передвинуть границу на север; хотели оттяпать южную часть Киммерии: уничтожили несколько небольших кланов и построили пограничный форт Венариум. Что было дальше — ты знаешь.
— Знаю, — глухо ответил Бальфус, и лицо его исказила злобная гримаса. Память об этом кровавом поражении лежала позорным пятном на истории его гордого и воинственного народа.
— Мой дядя был в Венариуме, когда киммерийцы прорвались через стены. Он чудом избежал смерти. Я много раз слышал его рассказ об этой бойне. Варвары неожиданно скатились с гор дикой ордой, с безудержной яростью бросились на стены и штурмом взяли Венариум. Уничтожили всех — мужчин, женщин, детей… Венариум до сих пор — груда развалин. Аквилонцев вышвырнули с границы, и они уже больше никогда не пытались колонизовать земли киммерийцев… Но ты говоришь об этом со знанием дела. Ты что, был там?
— Был, — пробурчал воин. — Я был один из той орды, которая прорвалась через стены. Тогда я не видел еще пятнадцати снегов, но мое имя уже повторяли у костров Совета.
Бальфус невольно отодвинулся и недоверчиво посмотрел на незнакомца. Ему казалось невероятным, что рядом с ним спокойно шагал по тропинке человек, который был одним из разъяренных кровожадных дьяволов, прыгавших в тот далекий день со стен Венариума, чтобы залить улицы кровавым потопом.
— Так ты варвар! — вырвалось невольно из уст Бальфуса.
Гигант согласился, не выразив обиды.
— Конан Киммериец.
— Я слышал о тебе! — Бальфус с интересом взглянул на Конана.
Не было ничего удивительного в том, что пикт стал жертвой собственного коварства — киммерийцы были варварами не менее грозными, чем пикты, но гораздо более хитрыми и опасными. Конан много лет провел среди людей цивилизованных, но это не ослабило его первобытные инстинкты. Опасения Бальфуса перешли в удивление, когда он обратил внимание на кошачью походку киммерийца и легкость, с которой тот соблюдал тишину, двигаясь по тропе. Даже звенья его кольчуги были смазаны и не звенели; Бальфус понял, что и через самую густую чащу гигант Конан проскользнет так же бесшумно, как и любой пикт.
— Ты не гундерец? — это скорее было утверждение, чем вопрос.
Бальфус покачал головой:
— Я из Таурана.
— Встречал я воинов из Таурана; в пуще они неплохи. Но боссонцы слишком много столетий ограждали вас, аквилонцев, от пограничной жизни. Твердости вам не хватает.
Это было правдой; боссонское пограничье, с его укрепленными селами, населенными отважными лучниками, долго служило Аквилонии защитой от варварских племен. Сейчас среди поселенцев за рекой Молнии уже росло поколение лесных людей, способных противостоять варварам на равных, но число их было еще невелико. Большинство обитателей приграничья были сродни Бальфусу — в основном это были пахари, а не следопыты.
Солнце еще не зашло, но уже исчезло из виду, скрывшись за стеной леса. Тени заметно удлинились.
— Стемнеет, пока дойдем до форта, — равнодушно заметил Конан.
И внезапно добавил:
— Слушай!
Он застыл на месте, чуть наклонившись вперед, с обнаженным мечом в руке — словно хищник, само воплощение подозрительности и угрозы, готовый к прыжку или удару. Бальфус тоже услышал дикий вопль, оборвавшийся на высокой ноте. Вопль человека, охваченного смертельным ужасом или умирающего. Конан молниеносно рванулся по тропе, и каждый шаг стремительно увеличивал расстояние между ним и его товарищем, безуспешно пытавшимся нагнать киммерийца.
Бальфус выругался. В поселениях Таурана он слыл быстроногим, но Конан оставил его далеко позади с ошеломляющей легкостью. В следующее мгновение он позабыл о своем раздражении, потому что в уши его ворвался самый жуткий крик, который ему когда-либо приходилось слышать. На этот раз не человеческий. Это было какое-то демоническое хриплое мяуканье, отвратительный триумф по поводу гибели человека, гремевший эхом в мрачных глубинах леса, почти вне границ человеческого сознания.
Бальфус невольно замедлил бег, на теле его выступил холодный пот; но Конан, не останавливаясь, исчез за поворотом тропы. Бальфус, оставшийся один на один с этим чудовищным криком, все еще разносившимся по лесу, в панике заставил себя ускорить бег и броситься за Конаном. Выскочив из-за поворота, он резко остановился, едва не налетев на киммерийца, стоявшего на тропинке над неподвижным телом. Но взгляд Конана был устремлен не на останки несчастного, лежавшие перед ним во влажной от крови пыли; он всматривался в чащу по обе стороны тропы. Бальфус пробормотал проклятие. Перед ними лежало тело мужчины — низкорослого толстого человека, одетого, несмотря на жару, в обшитую горностаем тунику богатого купца и обутого в дорогие, украшенные золотом сапоги. На его бледном жирном лице застыло выражение ужаса. Толстая шея была перерезана от уха до уха каким-то острым, как бритва, орудием. Короткий меч, оставшийся в ножнах, говорил о том, что человек был атакован внезапно и ничего не успел сделать.
— Пикт? — вопросительно прошептал Бальфус, всматриваясь в густеющие тени пущи.
Конан покачал головой и выпрямился, бросив хмурый взгляд на мертвое тело.
— Лесной дьявол. Это уже пятый, клянусь Кромом!
— Что ты имеешь в виду?
— Слышал ли ты когда-нибудь о колдуне пиктов по имени Зогар Саг?
Бальфус неуверенно покачал головой.
— Живет в Гвавеле, ближайшей деревушке за рекой. Три месяца назад он спрятался возле этой тропы и увел несколько вьючных мулов из направлявшегося в форт каравана, — каким-то образом подсунул погонщикам наркотик. А мулы принадлежали вот этому — Тиберию — купцу из Велитриума, — Конан равнодушно пнул ногой тело.
— Мулы были нагружены бочонками с пивом, и старый Зогар, прежде чем перейти границу, сделал остановку, чтобы выпить кружечку. Следопыт Сорактус напал на его след и привел Валаннуса и трех воинов в чащу, где колдун спал, пьяный вдрызг. По настоянию Тиберия Валаннус бросил Зогара Сага в тюрьму, а это — самое страшное оскорбление, какое только можно нанести пикту. Старик ухитрился убить охранника и смыться, да еще при этом передал, что прикончит Тиберия и тех пятерых, что его поймали, причем сделает это таким образом, что аквилонцы будут дрожать от ужаса пару ближайших столетий…
